История празднования Рождества в России

Старинные рождественские открытки

По сочинению Н. И. Божерянова «Как праздновал и празднует народ русский Рождество Христово» (1894)

День зимнего солнцеповорота, 25 декабря, быль днем великого празднества для большей части древних народов, как начало зимы. Все эти празднества древнего мира объясняются возвращением солнца, которое, взойдя в тропик Козерога, начинает свое восхождение к нашим странам. Потому- то 25 декабря как день рождения солнца праздновалось под различными именами, присвоенными этому светилу. В этот день христианская церковь празднует рождение Иисуса Христа. В канун Рождества, 24 декабря, еще до эпохи реформации в Германии каждый дом устраивал у себя райское дерево. Так елка, составляющая теперь необходимую принадлежность празднования на Руси Рождества Христова, была заимствована от немцев; сравнительно недавно, лишь в начале девятнадцатого столетия, она вошла в употребление.

Праздник Рождества чествовался как восстановление рая на земле. Существовало также поверье, что в рождественскую ночь цветет иерихонская роза. Когда родился Христос, то снег исчез, деревья украсились листьями и цветами, а земля покрылась ковром из трав. По немецким преданиям, еще в шестнадцатом столетии в различных германских краях произрастали особые яблони, который в течении года совсем не приносили плодов, а вместо того давали их в рождественскую ночь: вечером на них не замечалось ни малейшего признака плодов, а к утру яблони приносили множество яблок обыкновенной величины. Так яблоня сделалась чудесным символом истории человечества от Адама до Христа. Дерево, сравниваемое с крестом, олицетворяло Самого Христа, несшего плоды жизни. Позднее, за неимением «земных яблонь» на Рождество, в Германии стали считать райским деревом ель— die Еanne, схожее по звучанию со словом der Еann, которым в немецкой Библии обозначался райский сад. Отсюда и пошла ель как рождественское древо.

Самое празднование Святок, вероятно перешло к нам из Греции или с юго-запада, так как у греков при переходе старого года к новому мужчины плясали в женских платьях, а женщины—в мужских. Из Греции празднества эти перешли в Италию, у древних римлян был особый праздник, который справлялся в Риме именно 24 и 25 декабря и отличался общим весельем, причем всеми употреблялись маски и переряживания. Такие увеселения, конечно, не одобрялись христианами, которые считали маски за дело греховное и изобретение языческое. Сохранились сведения, что установление праздника Рождества Христова на 25 декабря сделано было христианской церковью еще во времена апостольские для того, чтобы противопоставить великий христианский праздник вышеупомянутому языческому празднованию.

На Руси Святки праздновались издревле—доказательством тому служат «Кормчая книга», «Стоглав», а также пастырские послания, в которых обличаются как языческие обычаи гадания и суеверия на Святках. В постановлениях «Стоглава», составленного на соборе 1561 года, и в «Домострое», где запрещались «еллинские беснования» и другие забавы, о масках не упоминается, осуждаются лишь переряживания из мужских костюмов в женские и наоборот. При царе Алексее Михайловиче в книге, изданной по повелению патриарха Никона под названием «Кормчей» в 1658 г., говорилось: «Да отвержены будут от верных жития и комические, и сатирические, и козлиные лица. Св. отцы не повелевают мужам облачаться в женские ризы, ни женам в мужские, как творится на праздниках; ни лиц же косматых возлагать на себя, ни козлиных, ни сатирских».

Последний раз восстал против масок патриарх Иоаким в правление царевны Софьи: в его указе от 24 декабря 1684 г. сказано, что многие «преображаются в неподобные от Бога создания, образ человеческий меняют, косматые и иными бесовскими ухищрениями содеянные образы на себя одевают». Но в одном из самых любопытных памятников нашей старины (XI век, поучение архиепископа Луки к братии) говорится о «масколоудстве», то есть, без сомнения, о переодевании – от перешедшего к нам из Греции слова «маска» и русского слова «лудить» — покрывать, облекать. С шестнадцатого столетия известно, что – быть может, из-за влияния приехавших ранее в Россию греков и итальянцев – Иоанн Грозный тешился с опричниками своими в масках, и когда князь Михаил Репнин отказался надеть маску и растоптал ее ногами, разгневанный царь приказал казнить Репнина. Придворные маскарады получили у нас место со времен грозного царя, и в придворном штате были мастера-«рожечники», приготовлявшие маски для двора, так как эти маски наш народ называл рожами. Впоследствии, под влиянием приехавших с Лжедимитрием поляков, маскарады сделались обыкновенными явлением при дворе и в народе.

Среди народа же с незапамятных времен играли большую роль скоморохи, иначе плясцы-сквернословцы. В шестнадцатом веке их ватаги превратились в шайки разбойников (до 60 и даже до 100 человек), так что, когда царь Иван Грозный предложил это безчиние

на рассмотрение собора 1651 г., собор определил «царю скорее сан ввести, чтоб от них впредь такого насильства и бесчинства не было нигде и никогда». А митрополит Иосаф, к которому соборные определения 1651 г. посланы были на рассмотрение, писал царю: „О скоморосех Бога ради, государь, великое спасение аще бесовская игра их не будет». С тех пор начались более решительные меры против скоморохов. В семнадцатом столетии стало действовать и правительство. В царствование Алексея Михайловича были предприняты особенно энергичные меры преследования скоморохов. Можно вспомнить резкую грамоту самого царя от 1648 г. об уничтожении скоморохов и «иных безчинств». А в 1667 г. в памяти преосвященного Ионы, митрополита Ростовского, скоморохам и принимающим их в свои дома объявлено в случае непослушания «быть от святителя в великом смирении и наказании без пощады и в отлучении от церкви Божией».

Вообще на праздниках Рождества на Руси не бывало спокойно, как о том говорят сохранившиеся, например, жалобы: так, в одной говорится, что «декабря в 25-й день разбили нас, сирот твоих, разбойники неведомо какие, лихие люди, животишки наши, деньги, платье и лошади, и туши, и полти свиные и всякую рухлядь, и животинку — все поймали, а нас, сирот твоих, мучили, а в лицо, государь, их не знаем: тому пора была ночная, а ночью за теми разбойниками не гоняли, потому, государь, что гонять было за ними некому, и мы, сироты твои, были все перевязаны». Во многих местах России и поныне твердо убеждены, что с Рождества до Крещения черти бегают по ночам, а потому Святки в старину считались самым удобным временем для языческих обрядов, о чем сказано будет ниже.

Далее перейдем к описанию церемоний, происходивших в частных домах наших предков.

Наши предки праздновали Святки особенно торжественно; старики отправлялись закупать «скоромные товары», а старухи советовались, в чьем доме праздновать святки, избирая дом побогаче, где есть невеста. Хозяйка выбранного дома начинала посещать родных, принимать старых и малых, — всех поименно, по отчеству, с поклонами да просьбами. За ними на другой день снаряжалась нянюшка или сват. Когда наступал первый святочный вечер, по улицам тянулись (санные) поезда, в которых возили девушек в званый дом погостить. В первых санях сиживала матушка с дочкой, в ногах — любимая подруга; в других санях — домашний скарб, бабушки и нянюшки. Чем длиннее был поезд, тем более славы, тем почетнее было для званого дома. По приезде впереди всех шла баба-позыванка – уведомлять хозяина о гостях, которые сидели в санях до тех пор, пока не выйдут навстречу хозяин и хозяйка. В огромных сенях встречала гостей дочка с подругами и нянюшками. Гости входили в покои, молились, кланялись и никак не хотели садиться. Тогда их заставляли силою сесть на лавки.

С ранней зари все поднимались в доме, одни только девицы спали до обеден. Приходила их будить сама хозяйка дома, в сопровождении бабушек, которым девушки рассказывали виденные ими сны и просили их отгадывать. Затем девушки вставали, одевались и пили изварец (особый напиток вроде сбитня). Бабки-позыванки отправлялись из званого дома просить матушек посмотреть на забавы ненаглядных дочек, батюшек — посидеть на вечеринке, тетушек, бабушек, кумушек, нянюшек и всех прочих — в гостях побывать

Когда все собирались по приглашению, то на стол, на оловянных или глиняных блюдах, подавали разные яства. Девушки только отведывали, боясь зорких глаз нянюшек, готовых разнести по людям разного рода сплетни. За сытыми блюдами начинались совещания, какие бы сыграть игры. Девушки спорили, ссорились и от досады прекращали завтрак. Если же завтрак оканчивался мирно, нянюшки начинали собираться в дорогу. Девицы провожали нянюшек с наказом кланяться батюшкам да просить поскорее от родных весточек. Хозяйка же приказывала «просить родителей навестить дочек и побывать на вечере».

Крепкими запорами затворялись ворота, ни одно постороннее лице не впускалось на 

двор. Покуда же красные девицы катались с горок и бросались снежками. Эти утехи недолго продолжались: холод зогонял девушек в хоромы. Старшая нянюшка предлагала девушкам святочные игры. Еще девушки начинали загадывать загадки, продолжая их разгадывать до самого вечера.

В сумерках начинали съезжаться званые гости. Хозяин встречал гостей у ворот, а хозяйка дожидалась у крыльца, девушки же выбегали в сени. После длинных приветствуй и всевозможных пожеланий хозяева сажали гостей по местам, соблюдая при этом строгий порядок. Богатые старики всегда занимали первые места по правую сторону, часто рядом с ними усаживали пожилых женщин. Молодых женщин размещали на левую сторону, они обыкновенно должны были сохранять глубокое молчание, им дозволялось только заниматься «перебирочкой», т. е. класть руки на колена, сложить пальцы с пальцами и вертеть одним большим пальцем около другого. Женщина в таком занятии считалась степенной. Свекрови и матери взирали на нее с улыбкой; мужья и братья гордились такою степенностью, посторонние завидовали. Молодые люди, особенно суженые, садились где-нибудь в уголке, вместе с посторонними мужчинами. Девицы усаживались чинным порядком пониже молодух, им позволялось перешептываться между собой, по временам выходили за гостинцами в другие покои, откуда выглядывали нянюшки. Гости могли только изредка смотреть на девиц, но вмешиваться в их разговоры никому не дозволялось.

Еще до приезда гостей ставили посреди покоя, ближе к переднему углу, стол с закусками. Угощение гостей начиналось тотчас после их приезда. Хозяин на деревянных подносах выносил наливки – смородинные, яблочные, рябинные и т. п., называл каждого гостя по имени, просил откушать, а хозяйка стояла сзади и кланялась в пояс. Иногда чванливый гость не брал стопу из рук хозяина, а настойчиво требовал, чтобы его угощала хозяйка. Муж передавал жене свой поднос. Гость, поднимая кубок, говорил тысячу пожеланий каждому из членов семьи. Такому гостю дозволялось поцеловать хозяйку. Вслед за напитками хозяйка обносила гостей закусками. Молодым женщинам не подносили вина, они часто сами выходили в светлицу испить кваску, там хозяйка угощала их вишневкою или подавала годовалый мед. Девиц не угощали— они имели при себе в узелках матушкины гостинцы.

После бесчисленных угощений являлись шуты потешать гостей. Наряженные в разное платье, они начинали плясать, рассказывать прибаутки и побасенки, намекая часто на характеры гостей и слабости матушек в отыскании суженых. За ними 

вслед, с дозволения хозяев и почетных гостей, входили ряженые в масках. В числе ряженых всегда бывали суженые из особ посторонних, не приглашенных на вечеринки. Самые забавные уборы ряженых – это медведь, коза, слепые скитальцы и бойцы. За неимением масок большинство натирало лицо сажей, подрумянивалось кирпичем. На голову надевали безобразные шапки. Гости упрашивали ряженых повеселиться, и тогда коза с медведем отплясывала, скитальцы пели, бойцы бились и боролись, старухи караулили на огороде горох и ловили воров. Людей непьющих принимали за важных особ и провожали с честью.

По уходу ряженых вносился стол на средину покоя, являлась почетная сваха со скатертью и накрывался стол; старая нянюшка ставила на него блюдо с водой. Гости усаживались, а посреди, прямо против блюда, садилась сваха. Нянюшки клали на стол маленькие кусочки хлеба, соль и три уголька и начиналось пение святочных песен, а потом девушки гадали.

Во время Святок дети ходили по домам с веретеном и звездою и славили Бога. В городах и селах святочные ночи посвящены были разъездам и пирушкам для поддержания родства, приискания невест и суженых. Люди бедные, не имевшие богатых родных, не призываемые на вечеринки, забавлялись на улицах кружками. Наряженные во всевозможные карикатурные лики, они осмеливались входить как потешники, лишь в те дома, на окнах которых были выставлены свечи – прямой знак, что в доме находится невеста.

Цари Иоанн и Петр Алексеевичи встречали новый 1698 год следующим образом: на Кремлевской площади сидели оба царя на своих престолах, в дрогоценных одеждах; их окружали бояре и народ. Патриарх взошел на возвышение, окропил царей и весь народ святой водою, давал государям целовать крест и пожелал долголетия и счастливого царствования. Затем обратился к народу, поздравлял с новым годом и просил Божьего блогословения во всех добрых делах. Народ отвечал: «Аминь, аминь».

В 1699 году Петр I в последний раз праздновал с патриархом Андрианом новый год по древнему обычаю, а потом постановил начинать новый год с января месяца.

Самое торжество началось в полночь 1 января 1700 года и нового века. Колокол Ивана Великого возвестил начало всенощного бдения в Успенском соборе. Службу новолетию отправлял Стефан Яворский, митрополит Рязанский, который, поздравив государя и всех присутствовавших в соборе с новым годом, сказал красноречивую проповедь, доказывавшую необходимость перемены года и всю пользу этого. К началу литургии введены были в Кремль полки с распущенными знаменами и барабанным боем; привезены пушки, которые громкими выстрелами сопровождали многолетие после молебна. Духовенство, послы и бояре обедали у царя, сидевшего за столом со всем своим семейством. Гости явились также с женами и дочерями. Народ пировал на площадях перед дворцом и угощался выставленными яствами, винами и пивом. За царским столом гремела музыка и пели придворные и патриаршие певчие. Вечером трое триумфальных ворот, главнейшие здания и церкви, а также частные дома богатых людей, согласно царскому приказу, были иллюминированы и убраны транспарантами. Царь объезжал главные московские улицы и поздравлял народ с новым годом. Возвратясь во дворец, он открыл бал, за которым последовал ужин до утра, ознаменовавший торжество введения Нового года.

Народ, смотревший прежде с удовольствием на потешные забавы, после стал роптать на Петра и говорить: «Как государь мог переменить течение солнца?» Многие суеверы еще до сих пор считают новый год по древнему обычаю, а в народе новый январский день доселе известен под названием «Васильева дня», в который исстари совершаются различные святочные гадания, игры и забавы, названные в «Стоглаве» «скаредными образованиями, окрутами и скуратами».

Всем изданиям, начинавшимся пред началом нового года, а также календарям, было присвоено название альманахов. Вообще старейшим альманахом считается печатное произведение немецкого астронома Георга Нейербаха, проживавшего в Вене в 1461 году; он выходил под названием «Альманах на многие года» (pro arniis pluribus). В древней русской литературе также известны были альманахи, причем книги эти причислялись к разряду ложных, или апокрифических, запрещенных церковью. Первое запрещение альманахов на Руси появилось в XII столетии. Они осуждались и в «Домострое» как непозволительная ересь и чародейство. Максим Грек писал специальное обличение против альманахов, доказывая ссылкой на Священное Писанием законопреступность таких книг. При царе Алексее Михайловиче у одного монаха была найдена при обыске

«Книга печатная счету лет», напечатанная в Вене в 1586 г., «книга письменная, с марта месяца во весь год лунам и дням и планетам и рождениям человеческим в месяцах и звездах исчисление», а также тетрадь письменная «о пускании жильной и рожечной крови»; таковы были и статьи альманахов. При самом дворе царя Алексея нередко были люди, перенимавшие понемногу западные обычаи, и так мода на альманахи утверждалась и у нас. Дьякон Федор, раскольничий писатель XIII века, прямо упрекал государя, что он «альманашное любит».

С течением времени звездочетские альманахи были забыты, место их занял знаменитый «Брюсов календарь», из которого до сих пор наши издатели календарей черпают свои предсказания о погоде. Единственный почти полный экземпляр Брюсова календаря находится в Императорской публичной библиотеке, но в нем все-таки не хватает двух страниц.

Вместе с обычаем новогодних поздравлений, вошедших в употребление, как мы сказали, с Петровского приказа поздравлять друг друга, в прошлом (восемнадцатом. – Ред.) столетии явилась мода писать стихи на новый год: Ломоносов воспевал сей праздник в 1753-м, 1755-м и 1764 годах, а Державин – в 1781-м, 1797-м и 1802 годах. Стихотворение на новый 1797 год было написано Державиным потому, что он, по восшествии на престол Павла I, был назначен правителем канцелярии Верховного совета и несколько раз просил у государя инструкций, а затем наконец своей настойчивостью навлек на себя царский гнев, вследствие чего был лишен звания и права являться ко двору. Чтобы возвратить себе блоговоление монарха, Державин написал оду на восшествие государя на престол под названием «На новый 1797 год» и поднес ее императору через одного из любимцев монарха. Ода имела успех, и государь позволил Державину приехать ко двору и представиться, а одновременно дан был приказ начальнику кавалергардов вновь впускать Державина в кавалерскую залу. Год 1803 воспел Жуковский, а Пушкин, хотя не воспевал новых годов, зато в своем дневнике под 1 января 1834 года записал следующие строки: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам); меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством? — Доволен, потому что государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным; а по мне, хоть в камер-пажи, только бы не заставили меня учиться французским вокабулам и арифметике».

Прежде новолетие праздновали в сентябре: Восточная православная церковь, празднуя новый год 1 сентября, установила впоследствии начинать новолетие в память победы, одержанной в 812 году императором Константином Великим над Максенцием, жестоким гонителем христиан.

Историк Татищев говорит, что в 1542 году, при митрополите Феогноте и прением о начале года, случившимся на соборе в Москве, решено и положено было начинать как церковный, так и гражданский год сентября 1-го числа. Вторичное подтверждение этого обстоятельства находим в 1605 г., на соборе, утвердившем начинать новый год индиктом 1 сентября.

О том, как предки наши проводили былое мартовское новолетие, ничего неизвестно. Что 

же касается празднования года с 1 сентября, то исторические памятники нам говорят, что оно отличалось глубоким религиозным характером. Цари этот день старались ознаменовать делами правосудия и милосердия. Так, великий князь Иоанн III велел всем, имеющим жалобы, явиться на судный срок в Москву в день Симона Летопроводца. Неявившийся считался виновным, и над ним «чинили правеж»; оправданному же давалась «правая грамота». Церковь в этот день с особенным торжеством совершала свои молитвословия. Люди богатые рассылали по странноприимным домам милостыню. Целый день продолжался колокольный звон. Одинъ иностранный писатель так описывает встречу нового 1676 года при царе Алексее Михайловиче: «На Кремлевской площади при пожелании патриархом долгоденствия царственному дому, в присутствии многочисленного духовенства, государственных чиновников, иностранных посланников и народа, играла музыка; царь Алексей Михаилович и патриарх целовали взаимно друг у друга руку. Евангелие, которое держали два митрополита пред патриархом, было ценою в 170 000 червонцев. После поздравления патриархом ближний боярин Никита Иванович Одоевский с первостатейными боярами приносил поздравление царю; за ними поздравляли государя митрополиты и наконец все духовенство. После литургии был в Грановитой палате стол, за которым пели государевы и патриаршие певчие. В сочельник, рано утром, государь делал тайный выход в сопровождении только отряда стрельцов и подъячих Тайного приказа в тюрьмы и богадельни, где из собственных рук раздавал милостыню, равно как и идя по улицам».

После этого, переодевшись и отдохнув, царь шел в столовую избу или золотую палату, или в одну из придворных церквей к царским часам в сопровождении бояр и всех думных и ближних чинов. Потом в навечерие праздника государь выходил в Успенский собор к действу многолетия. На этом выходе царь бывал почти всегда в белой шелковой шубе с кованным золоченным кружевом и золотой нашивкой. Во время службы соборный архидиакон кликал многолетие государю и всему царскому семейству по именам. По совершении действа патриарх с властями и со всем собором здравствовал государю, т. е. оглашал титул и многолетствовал. Царь поздравлял патриарха и власти. Затем государю здравствовали бояре, причем первенствующий из них говорил поздравительную речь по известной форме. Царь милостивым словом поздравлял всех сановников и народ. После этого бояре здравствовали патриарху и властям, и тот же боярин говорил хвалу патриарху. Когда уже совсем смеркалось, приходили во дворец славить Христа соборные протопопы, попы и певчие. Государь принимали их в столовой избе или в передней палате и жаловал им по ковшу белого и красного меда, который в золотых и серебряных ковшах подавал один из ближних людей.

В самый праздник Рождества Христова Государь слушал заутреню в столовой или в золотой палате. Во втором часу дня все выходили в столовую избу, где и ожидали пришествия патриарха с духовенством. В переднем углу ставилось место государево,

а подле него кресло для патриарха. Придя в столовую, государь садился до времени на свое место. Патриарх, при пении праздничных стихиров, в предшествии соборных ключарей, несших крест на мисе и святую воду, в сопровождении митрополитов и духовенства шел к государю, который встречал шествие в сенях. После обычных молитв певчие пели государю многолетие, а патриарх говорилъ поздравление. Потом царь и патриарх садились на свои места. Посидев немного и затем блогословив царя, патриарх шел тем же порядком к царице.

Отпустив патриарха, государь облекался в царский наряд и шел в собор к обедне. После литургии, переменив свое платье на обыкновенное, государь возвращался во дворец, где приготовлялся стол «на патриарха, властей и бояр», чем и оканчивался рождественский праздник.

Наконец скажем, какие еще кушанья ели наши предки во время праздника Рождества. Указание на это дает дополнение к «Домострою» за авторством попа Сильвестра; в книге «Какие в весь год в стол яствы подавать» сказано: «В великий мясоед святого Рождества Христова в стол яству подают: лебеди, потрох лебяжий, гуси верченные, тетерева, куропяты, ряби, поросята, баранина печеная, потрох поросячий, голова свиная под чесноком, ухи курячьи, солонина с чесноком, губа лосья, осердие (легкое) лосье в рассоле, мозг лосий, зайцы сковородные, гуси, минты кривые, тукмачи, лапши кулдуны и щи».

Существовал также странный обычай носить на другой день Рождества Христова в церковь пироги, что видно из распоряжения киевского митрополита Михаила о праздновании полога Богородицы на завтрие Рождества Христова; лист этого распоряжения напечатан во Львове 20 июня 1590 г., и в нем сказано, что: «на завтрие Рождества Христова носят пироги, мнят в честь Богородицы полог навеваючи, еже есть великое нечестие и наука нечестивых еретиков, Дева же Богородица паче слова и разума нетленно и несказано рода».

About The Author