Петербург при Петре Первом

По историческому очерку В. О. Михневича (1874).

Говоря об основании Петербурга, наш знаменитый историограф Карамзин выразился, что это была «бессмертная ошибка великого преобразователя». Этот взгляд разделялся и разделяется до сих пор многими, хотя в современной исторической науке объяснение важных событий таким образом давно уже признано несостоятельным. К основанию Петербурга и к упрочению владычества на Балтийском море Россия пришла естественным ходом всей своей исторической жизни, а не волей или «ошибкой» одиночной личности.

После завоевания Нотебурга и Ниеншанца Нева на всем своем протяжении перешла во владение русских. Таким образом путь к морю изнутри России и самый вход в него были добыты; оставалось их обеспечить окончательно. Русские нашли в местности у Ниеншанца, вниз по течению Невы до острова Мистула (Елагин), до 20 деревень и мыз. Почти столько же находилось деревень и мыз и на левом берегу Невы. Между ними стояло против Ниеншанца русское село—Спасское.

Первоначально предполагалось упрочиться в крепостце Ниеншанц; но на военном совете было признано, что она «мала, далека от моря, и место не гораздо крепко от натуры». Вследствие этого Петр в сопровождении приближенных осмотрел невские берега и остановился, после тщательного выбора, на низменном острове Еннисаари, или Заячьем, на большой Неве, где она разделяется на Неву и Невку. Царь переименовал остров в Люстеланд, т. е. в «веселый остров», каким он действительно мог казаться в мае месяце. Вскоре, а именно 10 мая 1703 г., на избранном острове «заложили фортецию и нарекли имя оной Санкт-Петербург». Крепость возведена была в виде шестиугольника, на том же месте, где и теперь находится, а на соседственных с нею островах стал строиться город. Работы шли необычайно быстро, о чем можно судить из того, что праздник Петра и Павла праздновался в том году уже в крепости — в казармах, которых было уже несколько, стало быть, через полтора месяца после закладки.

По известиям «Санкт-петербургских ведомостей» того времени, при постройке крепости «работали двадцать тысяч одних подкопщиков», не считая солдат и других рабочих, а «для поспешания в работе по больверкам подсматривали знатные особы». Для примера, на одном больверке «подсматривал сам Его Величество собственною своею особою». Первоначально работали пленники и окрестные туземцы, а впоследствии рабочие обязательно высылались, по указам государя, для возведения нового города со всех концов России: русские, казаки, калмыки, татары, финны и прочие. Обязательство это длилось пятнадцать лет, до 1717 г., когда правительство убедилось, что «подрядом и наймом работы будут управляться удобнее и скорее». В первые годы сырой холодный климат, болота и непроходимые топи, в сочетании с недостатком крова, продовольствия и одежды, а сверх того тяжелый изнурительный труд и зараза, оказывали чрезвычайно гибельное влияние на согнанных рабочих. Они болели и умирали тысячами. По примерным вычислениям современников, сооружение одной Петропавловской крепости стоило жизни 100 000 переселенцев.

Иностранцы, бывшие тогда в Петербурге, поражались полнейшему равнодушию русского простонародья к своей жизни. Кто из рабочих заболевал, тот ложился на землю, немного заботясь — выздоровеет или умрет, не принимал никаких медицинских пособий. Многие из них до того тяготились своей ужасной жизнью, что с радостью, но отзывам очевидцев, выражали готовность умереть.

Немногим лучше жилось в первое время в Петербурге и другим переселенцам – из ремесленников, торговцев и дворян. Переселяться жить в новую столицу по доброй воле охотников находилось очень немного. В окрестностях жителей почти не было; пустынные земли простирались до того, что в поездку Петра в Ригу, уже в позднейшее время, почти на сто миль от Петербурга пришлось нарочно возводить почтовые дворы, без которых негде было бы дорогой остановиться за полным отсутствием жилищ. Словом, Петр решился прибегнуть к понудительному заселению столицы. Так, с первых же годов основания Петербурга целым рядом указов высылались изнутри России в столицу на «житье всяких званий, ремесел и художеств люди— не убогие, малосемейные и маломочные, а такие, которые бы имели у себя торги, промыслы и заводы»; требовалось, чтобы при отправке переселенцев никаких «неправд и коварств и негодных не было». Но, несмотря на это, негостеприимный климат и тяжелые условия жизни на новом пустынном месте, вдали от родины долго еще задерживали быстрое заселение столицы, долго большинство русских относилось к ее основанию недоверчиво и враждебно, и многие, кого заносила в эти пределы неволя, бежали при первом удобном случае, покидая выстроенные по приказу дома. Нередко приходилось отправлять нарочных гонцов и ловить беглых петербургских жителей.

Всем переселенцам вменялось в непременную обязанность строить в Петербурге дома и жить в городе, по указу 1712 г., безвыездно. Обязательное строение домов было подчинено известным правилам и цензу. Владельцы от 500 до 250 дворов (помещики) должны были строить каменные дома в два этажа, от 8 до 10 саженей по фасаду; владельцы от 250 до 150 дворов складывались по двое, чтобы построить такой дом; имевшим от 150 до 40 дворов разрешалось строить деревянные и мазанковые дома. Впрочем, эти правила довольно часто изменялись впоследствии. В 1714 г., для усиления строительной деятельности в Петербурге и для привлечения в него каменщиков и плотников, быль издан указ, воспрещавший сооружение каменных зданий во всей России, за исключением, конечно, новой столицы.

Так или иначе, не взирая на все неблагоприятные условия, Петербург все-таки заселялся и застраивался при Петре безостановочно. Великий царь еще при жизни имел удовольствие видеть, что его «парадиз», как он называл в шутку Петербург, вырастает в настоящий город, достойный звания русской столицы. Действительно, по известиям того времени, в Петербурге всего через пятнадцать лет после основания города насчитывалось уже до 40 000 домов. Хотя, конечно, большинство этих домов составляли жалкие лачуги, но цифра указывает, тем не менее, на значительную численность населения.

Из первых городских зданий, возведенных после основания Петербурга, были известный домик Петра Великого и не менее известный громадный дом Меншикова. Из первых улиц образовались Большая и Малая Дворянские, Посадская и соседние с ними, хотя названия свои они получили уже впоследствии. При Петре Петербург не имел правильного деления: улицы были без названий, дома без номеров и обозначения имен владельцев. Самая нарядная часть города в первое десятилетие от основания находилась на мысе Невы и Большой Невки, а самым бойким и парадным местом была Троицкая площадь. (Надо заметить, что вообще нынешнее направление и названия многих улиц этой части города и теперь еще довольно хорошо определяют расположение и заселение города в первое время после основания).

В вышеозначенной местности сосредоточивались дома всех царских любимцев. Дома эти первоначально все были деревянные. Первые каменные хоромы здесь возведены были графом Головкиным в 1710 году и считались в то время одним из красивейших зданий Петербурга. Рядом стоял дом вице-канцлера Шафирова, в котором (когда Шафиров впал в немилость и дом был отобран в казну в 1726 году), происходило первое заседание Академии наук. Некоторые дома отличались оригинальностью архитектуры. Так, хоромы князь-папы Бутурлина на Большой Дворянской увенчивались куполом, украшенным изображением бога Бахуса.

На Троицкой площади, занимавшей в то время гораздо значительнейшее пространство, находилось множество общественных и казенных зданий. Посредине площади, напротив крепости, стояла деревянная церковь Св. Троицы. С правой стороны площади находилось длинное мазанковое строение, в которое был переведен сенат из крепости в 1714 г. Там же открывались вновь учрежденные в 1718 г. коллегии.

Ближе к крепости помещался на Троицкой площади гостиный двор, который состоял из нескольких сотен бревенчатых лавок. Однажды ночью в 1710 году здесь произошел пожар, который в продолжение не более одного часа уничтожил дотла все здание. При этом случае петербургские купцы понесли большие потери от того, что много товаров не столько сгорело, сколько было расхищено в суматохе. После пожара по углам сгоревшего гостиного двора поставили крестообразно четыре виселицы, и на них повешены были, по жребию, четверо из двенадцати грабителей, рассчитывавших на добычу во время пожарной тревоги.

В 1713 году построен был другой гостиный двор на той же Троицкой площади, шагах в двухстах выше прежнего, на месте которого после пожара пирожники поставили ряд шалашей, где продавались пироги. Новый гостиный двор представлял собой обширное мазанковое здание в два этажа, крытое черепицей и с большим пустым двором внутри, через который пролегал поперек канал. Во всю длину здание было перегорожено стеною надвое, так что лавки выходили двойными — одна часть на площадь, другой же частью на внутренний двор. С обеих сторон были галереи, чтобы защищать прохожих от дождя.

В этом гостином дворе помещалась первая книжная лавка в Петербурге, а также первоначальная биржа, перенесенная около 1725 г. в особое здание перед гостиным двором. Здесь производилась вся городская торговля, и вне двора никому не дозволялось ни складывать, ни продавать товары. Здание принадлежало казне, и купцы обязывались платить за наем помещений известную плату. Для безопасности от воров и грабителей у четырех углов и при воротах гостиного двора стоял солдатский караул.

Близ петровского крепостного моста, по левую руку, помещалась первая в городе аустерия. Здесь продавалось вино, карты, пиво, водка и табак; доход со всего этого поступал в царскую казну, куда шли все подобные доходы по целой России.

Перед аустерией отправлялись, до построения упомянутого здания коллегий, все торжества и зажигались фейерверки. По праздникам царь от обедни в Троицкой церкви заходил сюда выпить чарку водки вместе с корабельными мастеровыми и шкиперами.

Около аустерии стоял в 1722 г. кофейный дом, который впоследствии занимала портовая таможня. Против Троицкой церкви, на самом берегу Невы у пристани, выстроен был в 1720 г. первый в Петербурге трактир, куда также захаживал иногда царь после обедни.

По правую руку от крепостного моста с 1711 г. находилась в небольшой мазанке первая петербургская типография.

Во времена Петра на Троицкой площади совершались разные торжества по случаю побед над неприятелями; здесь происходили пиры, и гулянья; наконец, как бы для контраста, на Троицкой площади петербургские жители видали казни, также род зрелища, и притом самого обыкновенного в то суровое время.

Перед церковью Св. Троицы праздновалась полтавская годовщина. Благодарственный молебен тогда служили в шатре напротив церкви; вокруг стояла гвардия. Сам царь являлся в строю в платье, в котором был под Полтавой 27 июля 1709 г., т. е. в простом зеленом кафтане с небольшими красными отворотами и в черной кожаной портупее; в рукахъ у него была простреленная в сражении шляпа.

На Троицкой площади прогуливались и выделывали разные штуки и кривлянья маски на маскарадах, длившихся иногда целые недели. На них являлись по указу, а тех, кто не принимал почему-либо участия в подобных праздниках, свидетельствовали потом медики. Если причины отсутствия на маскараде казались недостаточными, то налагались штрафы вроде того, что в назначенный день в сенате провинившиеся должны были выпивать огромную чару простой водки, так называемого «орла».

На Троицкой же площади, как мы уже сказали, происходили казни. Для казненных преступников возвышались на ней особые столбы; по верху столбов были укреплены железные прутья, на которые по колесовании втыкались головы преступников, а для выставки четвертованных тел устраивались на таких же столбах особые круги или колеса.

Около 1705 года, прямо против крепостного кронверка, были расположены шалаши рабочих людей. В 1713 г. здесь (теперь это Сытная площадь) стояли два ряда лавочек, где, пирожники, хлебопеки и маркитанты выставляли свои пироги, продавалось старое платье и ничтожные предметы: лапти, веревки, седла с принадлежащими к ним подушками из войлока и т. п. Около этих лавок всегда толпилось множество народа, поэтому прохожие должны были хорошенько глядеть за своими карманами, шляпами и т. п., так как воровство и грабеж среди белого дня здесь не были редкостью.

Позади Сытного рынка расположена была Татарская слобода, где татары, калмыки и другие инородцы, высланные на постройки в Петербург, жили каждый по своим обычаям.

Под крепостью, на самом берегу Невы, стояло большое четырехугольное здание —Мытный двор (до сих пор перевоз в этой местности называется Мытным, а соседственные бани – Мытнинскими), где по двум сторонам на улицу складывались разные хозяйственные припасы: горох, чечевица, бобы, крупа, мука, сало, деревянная и глиняная посуда и тому подобные предметы. Другие две стороны здания, выходившие на улицу, были заняты мучными магазинами. Все строение было деревянное, крытое по- русски дранью и лубками.

Недалеко отсюда, на берегу, построена была на сваях бойня, да так низко, что она всегда находилась в опасности от наводнений. Неподалеку от Мытного двора стояла деревянная лютеранская церковь, перенесенная сюда из крепости. Застроенные места по левую руку от бойни и Мытного двора звались Русской слободою. Здесь жиля самые небогатые люди, и только по берегу было несколько красивых деревянных домов.

На западной стороне Петербургского (по-другому — Аптекарского) острова находился пороховой завод, называвшийся по старинке «зелейным» (от слова «зелье», что значило «порох») и устроенный в 1710 г. Он был окружен рвами, а в 1718 г. перестроен по голландскому образцу. Здесь выделывали порох для фейерверков и потешных огней.

На реке Карповка было Новгородское подворье, стоявшее около 1725 г. совершенно вне города. Оно с церковью во имя Преображения Господня существовало до конца прошлого столетия, а улица, на которую выходило здание, до сих пор называется Архиерейской. Подворье это строил Феофан Прокопович,

В воспоминание взятия Нарвы, случившееся в день св. апостола Матфея, Петр построил в 1720 году церковь во имя этого святого. Тут с 1714 г. находились ряды, в которых торговали хлебными припасами ростовцы, почему и ряды назывались Ростовскими. На плане Петербурга 1725 г. эта местность показана еще незаселенной.

В 1711 году мимо последней церкви, начиная от кронверка, тянулось деревянное палисадное укрепление со рвом.

На Аптекарском острове около 1718 г. существовал только аптекарский (ныне ботанический) сад, не имевший тогда ничего достопримечательного. Здесь, на более возвышенном берегу, был холм, который никогда не покрывался водою, почему немцы и выбрали его для своего кладбища. Однако для покойников это место было небезопасно. Часто в ночное время могилы раскапывались, чтобы стащить жалкий саван, в котором хоронили умерших, и потом обокраденный труп валялся до тех пор, пока не погребали другого покойника или пока не замечали его прохожие. По этой причине некоторые немцы зарывали своих усопших, особенно детей, на дворах; зажиточные же приставляли к могилам в аптекарском саду караул, на время, покуда не забывался покойник и его саван.

На том берегу, который обращен к Каменному острову, в 1705 г. были построены батареи и ретраншементы для защиты от шведов.

Местность по сию сторону Невы, где ныне расположена самая значительная и роскошная часть Петербурга, была около 1705 г. почти вовсе не заселена: на плане города этого года видно только Адмиралтейство, да несколько домов по берегу Невы. За Фонтанкой, в нынешней Литейной части, также было тогда немного домов, а там, где теперь собор всех учебных заведений, находились развалины старинных шведских укреплений. Далеѳ ко взморью по Фонтанке находилось несколько чухонских деревень.

Но в 1713—1718 годах все описанное пространство, из-за увеличения народонаселения и зданий, представляло уже совершенно другой видъ.

Около 1713 года на берегу Невы, близ устья Фонтанки, находился Летний дворец с разведенным при нем садом. Первый до настоящего времени уцелел с некоторыми позднейшими прибавлениями в том виде, в каком был и при Петре. Все здание в голландском вкусе, с позолоченными оконными рамами, а внутри стены расписаны красками. Комнатные украшения, живопись по стенам, резьба из дерева, часть мебели, наконец кухня с огромными изразцовыми печами, устроенная так, что кушанья через особенное отверстие передавались прямо в столовую—все это любопытно и наглядно знакомит, лучше всякого описания, с домашней жизнью Петра и его семейства.

К южной стороне Летнего сада в 1721 году примыкала оранжерея. От луга (нынешний Царицын) сад отделялся каналом, прорытым в 1716 г. По берегу Невы, в саду возвели три длинных открытых галереи: самой длинной из них была Средняя, где при больших торжествах, пока еще не начинались танцы, ставились столы со сластями; в других двух помещались столы с холодным кушаньем и за них обыкновенно садились офицеры гвардии. В Средней галерее стояла статуя Венеры, которой царь особенно дорожил, так что к ней приставлялся для охранения часовой. По широкой аллее прямо напротив этой галереи стояли мраморные статуи и довольно красивые фонтаны, в которые вода была проведена из Лиговского канала. В саду находился птичник, также содержались и некоторые четвероногие животные редких пород. Существовал также грот, стены и потолок которого были украшены множеством дорогих раковин. В оранжерее росли апельсиновые, лимонные и лавровые деревья—все они были привезены из Польши около 1713 г. Летний сад тогда был под наблюдением немца, а оранжереей заведовал голландец.

По сию сторону реки Мьи (Мойки), напротив самого Царицына луга, находился сад и дворец царицы Екатерины Алексеевны, а около них—дома придворных ее служителей и конюшни. Сад был разведен только около 1720-х годов и тогда в нем, кроме довольно больших деревьев, ничего не было примечательного.

Пространство между Фонтанкой, нынешней Мойкой и Невским проспектом оставалось до 1725 г. дочти незастроѳнным, так что места, где теперь улицы Караванная, Итальянская, Малая Садовая и Михайловская, представляли собой пустырь, заросший лесом.

На теперешнем Царицыном лугу при Петре, как и в наше время, производились смотры, делались парады. На берегу Невы ряд зданий от Царицына луга к Адмиралтейству кончался почтовым домом, отделенным с 1711 г. от площади каналом из Невы в Мою, который впоследствии был зарыть.

Между почтовым домом и Летним садом царь намеревался воздвигнуть на площадке собственную статую на коне вышиной 54 фута. Подобную же статую, пешую, но в 64 фута, он предполагал поставить на Васильевском острове. Модели статуи были уже сделаны около 1724 года графом Растрелли, как и модель колонны, на которой были изображены все петровские победы.

Все место от нынешнего Театрального моста к Дворцовой площади называлось в то время «финскими схерами», так как здесь жили преимущественно финны и шведы. Тут же, вправо от нынешнего Конюшенного моста, существовал Финский рынок, а за ним (ближе к теперешним Павловским казармам) находилась финская лютеранская кирка.

Пространство, застроенное между почтовым двором и Адмиралтейством, называлось при Петре Немецкой слободою; а на том месте, где ныне Преображенские казармы, стоял зимний дворец. Он вначале состоял из небольших палат в голландском вкусе; но в 1721 г. был перестроен в каменный двухэтажный дом, расположенный так, что из него виднелась большая часть тогдашнего города. Покои царя выходили окнами на канал из Невы в Мойку; они были внизу, императрица жила в верхнем этаже. Здесь-то и скончался Петр Великий, а также и его супруга Екатерина Алексеевна.

Место, занимаемое нынешним Зимним дворцом, в 1718—1725 годах находилось под домами четырех владельцев, а именно: Крюйса, далее графа Саввы Рагузинского. Рядом с ними жил в обширном, выстроенном на немецкий образец доме в 60 комнат генерал-адмирал граф Федор Апраксин. В 1725 г. герцог Голштинский перед своей свадьбой с дочерью Петра Великого—Анною нанял этот дом за 3000 р. Дом этот был великолепно меблирован. За домом Апраксина крайними к Адмиралтейству были палаты Кикина, которые еще до казни их хозяина, приверженца и приближенного царевича Алексея, конфисковали и отдали под Морскую академию. Императрица Анна стала жить в Петербурге в доме графа Апраксина, а дом Кикина сломали в 1732 г. В описываемой местности около 1725 г., после домов Апраксина и Рагузинского, следовали дворы: Ягужинского, графа Чернышева, Олсуфьева и так называемая Желтая палата.

Другая сторона Немецкой улицы в 1726 г. была простой слободою. Обширный луг позади описанных домов простирался до Мойки. У старого Зимнего дворца проведен был канал, и поныне существующий, с двумя подъемными мостами, на месте которых ныне каменные. Все эти поименованные дома были скуплены после 1723 г. для возведения придворных построек. Между нынешними Певческим н Полицейским мостами по берегу Мойки была расположена слобода, начинавшаяся домом Синявина (теперь часть здания Главного штаба) и кончавшаяся у Невского проспекта домом корабельного мастера Крюйса.

Taм, где теперь дом Елисеева, позднее был воздвигнут новый гостиный двор, сгоревший в 1736 г., а позади него – мытный двор, мясной двор и рыбный ряды. На Мойке же (где ныне Полицейский мост) был выстроен при Петре Великом театр. «Может быть, писал в августе 1723 г. Берхгольц, когда будет готов новый театр, строящийся по приказанию императора в нашем соседстве, иностранцы станут чаще бывать на представлениях, тем более, что теперешний на Литейной слишком отдален, а между тем за самое последнее место надо было платить 40 копеек. Труппа здешних актеров состоит из 10 или 11 человек и еще очень плохо снабжена костюмами». Первое представление в новом театре предполагалось дать 12 октября 1723 г., но оно не состоялось тогда по случаю смерти царицы Прасковьи Федоровны.

Адмиралтейство с самого своего основания до сих пор не изменяло своего местоположения. При Петре Великом внутри было большое место, застроенное с трех сторон и открытое на Неву: здесь строились и спускались корабли на воду. Против открытой стороны находились главные адмиралтейские ворота, над которыми располагались комнаты для заседаний адмиралтейств-коллегии, с довольно высокой башнею.

Все другие строения Адмиралтейства были наполнены корабельными снарядами, которые по мере их употребления в дело постоянно замещались в новыми.

В Адмиралтействе жили и работали все причисленные в нему солдаты и мастеровые. Невдалеке стояли большие кузницы, а в одном из флигелей находилась большая зала для чертежной. Внутри и вне Адмиралтейства сложено было множество всякого корабельного леса, хотя еще большее его количество находилось в каналах, откуда им запасались по мере надобности. В описываемое время Адмиралтейство было окружено рвами и палисадом, а все относящиеся в нему постройки производились не иначе, как по чертежам и личным указаниям самого царя, вплоть до мелких подробностей.

Перед Адмиралтейством был расположен Морской рынок, где около Невского проспекта стоял кабак, называвшийся «Петровским кружалом». В этой же местности торговля шла преимущественно в шалашах и палатках, отчего проезд по улице был затруднителен и случались часто жестокие драки. Вследствие этого позднее велено здесь было торговать только в лавках, а носимый товар, заодно с сеном и дровами, продавать около названного кружала.

Во времена Петра площадь слева от Адмиралтейства представляла собой обширный луг, на котором по праздничным дням собирался разный рабочий и мастеровой люд, преимущественно молодежь, и, подгуляв в кружале, расходился на две стены и вступал в кулачный бой. Побоища эти, начавшись в шутку, заканчивались обыкновенно тем, что на них лилась кровь, и многих бойцов относили домой полумертвыми. Случались и настоящие убийства. Обыкновенно такие схватки происходили с ужасными криками и воплями. Так как полиция редко вмешивалась в эти побоища, то многие иностранцы думали, что забава эта допускалась для приучения молодых людей к бою, чтобы из них впоследствии выходили лихие солдаты. Конечно, терпелись кулачные бои только потому, что они держались издавна укоренившимся обычаем и никого в то время не возмущали своим безобразием. Впрочем, в 1726 г. полиции было предписано, допуская бои «токмо для увеселения», смотреть, чтобы у состязателей не было оружия, а равно чтобы «драк не было» и «кто упадет — лежачего не бить». Затем, в 1745 г., были окончательно запрещены кулачные бои в пределах Петербурга.

Невский проспект в 1721 г. представлял собой не улицу, а длинную, терявшуюся в отдалении аллею, которая была вымощена булыжником и обсажена по сторонам деревьями в три или четыре ряда. Устройство улицы и присмотр за ее чистотой исключительно были возложены на пленных шведов. Упомянем еще, что в местности нынешней Исаакиевской площади были расположены бедные слободы: Пушкарская, большая и малая Морские, где жили преимущественно служившие во флоте.

Церковь св. Исаакия Далматского (в память дня рождения царя), сначала деревянная, находилась, где ныне сенат. При Петре ее начали строить из камня, но не окончили. Берхгольц видел эту церковь в 1721 г. и говорил тогда, что она будет лучшей во всем Петербурге после Петропавловского собора.

Напротив этой церкви выстроено было князем Меншиковым длинное и высокое мазанковое здание, крытое черепицею, предназначавшееся сначала для постоялого двора, но потом отошедшее под жилье разных французских и немецких мастеровых, выписанных для потребностей казны, за что она и платила Меншикову постойные деньги.

Самые населенные в наше время части Петербурга, между Мойкою и Екатерининским каналом, при Петре Великомъ составляли только предместье, наполненное топями и болотами, так что в дурную погоду не было по ним ни прохода, ни проезда. Тут же, около нынешней Вознесенской церкви, было кладбище. Что хе касается пространства между Фонтанкой и Екатерининским каналом, то оно было совершеннно тогда пустынным и глухим. Впрочем, по берегу Фонтанки находилось в лесу несколько дач с садами, как-то: дом адмирала Апраксина, дома Кикина и Андрея Артамоновича Матвеева; в той же местности был потом загородный дом Чернышева. Воспоминание о домах некоторых из этих лиц сохранилось до нашего времени в названиях Апраксина двора, Апраксина и Чернышева переулков. Название эти они получили в 1739 г.

Слободы, находившиеся в нынешней Литейной части, известны были в начале XYIII века под названием Московской стороны, так как лежали по дороге, ведущей к Москве. Эту часть Петербурга можно было считать в те времена полуостровом: с одной стороны она омывалась Невою, а с другой ее облегали болотистые топи, через которые шла довольно плохая дорога.

В этой местности, около церкви Божия Матери всех скорбящих, находился дворец царевича Алексея Петровича, построенный в 1712 году. Здесь жил царевич с супругой по возвращении из чужих краев. Тут же, рядом с церковью, стоял мазанковый крытый черепицею дом любимой сестры Петра, царевна Натальи Алексеевны. При его церкви, что замечательно, находилась первая в Петербурге богадельня, куда принимали старых и убогих женщин. После смерти царевны Петр повелел в этой богадельне воспитывать детей бедняков и подкидышей; для последних же был нарочно сделан с улицы чулан, куда могли приносить младенцев, не объявляя об их родителях. Это была первая попытка к основанию у нас воспитательного дома.

Около дворца царевича жила в своем доме царица Марфа Матвеевна, жена старшего брата Петра, царя Федора Алексеевича, на похоронах которой Петр в первый раз запретил идти за гробом плакальщицам с визгливыми приговариваньями и причитываньями, до сих пор еще имеющими место по деревням. В этой же местности находился дом графа Брюса, при котором была библиотека и собрание разных японских предметов, — вещи редкие в доме знатного петербургского жителя начала XVIII столетия. Рядом с домом Брюса стояли арсенал, формовальный и артиллерийский амбары.

У нынешней Гагаринской пристани в 1723г. были построены такие же постоялые дворы, как и на Петербургском острове. Близ Фонтанки и против Летнего сада находился царский сытный двор. Церковь Св. Пантелеймона при Петре была построена в воспоминание первой значительной победы русских на море 27 июня 1714 г. Около этой церкви, где ныне Соляной городок, находилась так называемая партикуляр-верфь. Мы остановимся несколько на этом учреждении, составлявшем попытку сделать из петербургских жителей неустрашимых и ловких мореходов. С самого основания Петербурга по приказу царя раздавались лицам разных сословий парусные и гребные суда с тем, чтобы они оставались у них на вечные времена, а в случае утраты или обветшалости возобновлялись не только ими самими, но и их потомками. О катании по Неве давалось знать поднятием флагов в шести местах города, еще делался один выстрел с крепости. Тогда все городские торншхоуты, яхты и буеры отправлялись к Троицкой площади, где стоял кофейный дом четырех фрегатов. Затем вся флотилия пускалась лавировать по Неве, следуя за комиссаром, который всегда находился впереди и имел на своей мачте большой флаг. Никто был не вправе обгонять его, а тем более уехать домой, не дождавшись спуска комиссарского флага. Одновременно с салютами маленьких пушек комиссара в честь крепости или Адмиралтейства все остальные суда должны были делать тоже. Само собою разумеется, что в хорошую погоду такие катания и «экзерциции» по воде, с валторнистами и прочими музыкантами, были очень приятны; но не всегда было так в непогоду.

При Екатерине Первой учреждение невского флота поддерживалось, так как она сама каждый праздник принимала участие в этих поездках, но потом пришло в совершенный упадок, и теперь о нем не осталось даже воспоминания.

Лосий, или Васильевский, остров царь сначала подарил Меншикову, который построил здесь несколько домов и перевел в них всех своих служителей. Когда временщик был в силе, то остров иначе не назывался, как Княжеским или Меншиковым. Надо знать, впрочем, что несколько лет спустя от основания Петербурга Петр нашел зтот остров более удобным для столицы. Было составлено несколько проектов, как построить новый город сообразно тем условиям, которым представляла местность острова. В одном из таких проектов предлагалось устроить нечто среднее между Венецией и Амстердамом: город предполагалось прорезать вдоль и поперек каналами (на 259 верст в общем протяжении); устроить две обширные площади и огромный общественный сад, наконец берега должны были иметь укрепления н 56 больверков. Хотя зтот обширный план не был исполнен, но Васильевский остров все-таки прорезали просеками, образовавшими впоследствии проспекты. Великолепен дворец Меншикова, роскошнее которого, не исключая и дворцов царских, ничего не было в Петербурге в петровское время. Этот дом начали строить в 1710 г. Все здание было трехэтажное, на итальянский манер, крытое железом н окрашенное в красный цвет. На фронтоне его красовалось 6 больших статуй, а боковые выступы, с балконами на Неву, были увенчаны огромными княжескими воронами. Комнаты в доме были со сводами, роскошно убранные; в них давались все значительные празднества и справлялись свадьбы всех знатных людей. Описанный дом Меньшикова соединялся каналом с другим его деревянным домом, называвшимся «посольским». За каналом стояла княжеская церковь – каменная с красивою колокольнею, на которой были куранты. Около церкви, по набережной, находился большой каменный дом дворецкого князя Меншикова, Соловьева, едва ли не лучший в городе после княжеского.

Между всеми сейчас описанными зданиями и позади них, до самой малой Невы, был разведен княжеский сад, окруженный затейливыми решетками, с оранжереями и цветниками, посреди которых бил фонтан. От сада Меншикова к морю тянулась аллея, ныне большой проспект, на конце которой у самого взморья стоял деревянный дом с башнею, перенесенный сюда с Петербургской стороны. С этой башни видны были все окрестности взморья; она же служила маяком для корабельщиков. Из других населенных в то время мест Васильевского острова следует упомянуть о Галерной гавани, начавшей заселяться с 1722 года галерными офицерами и служителями; затем в линиях, ближайших к Кадетской, была так называемая Французская слобода, в которой жили преимущественно иностранные мастеровые.

На нынешней Румянцевской площади, близь дома Меншикова, быть рынок, называвшийся тоже Меншиковым, но впоследствии переведенный к церкви Св. Андрея.

На мысе Васильевского острова, образуемом Невою и малою Невою, находились в описываемое время здания таможни и пакгаузы, а далее ко взморью тянулись архиерейские подворья.

About The Author